Содержание статьи:
Есть люди, которые живут в плену чужих лозунгов, а есть такие, которые изобретают свои, чтобы жизнь стала острее. Анри Брокар слышал, что красота спасет мир, но здравый смысл и родной дедушка подсказали, что есть еще более конструктивный лозунг: «чистота спасет мир»!
Чему удивляться? Это его дед изобрел кокосовое мыло. Семейный секрет мыла дедушка передал внуку. Но при этом поставил условие: не чинить деду конкуренцию в Париже, т.е. экспериментальную часть с мылом перенести в какую-нибудь баню подальше. И внук с большим энтузиазмом и дедушкиным рецептом мыла отбыл в Россию.
В 1862 году 24-летний Анри Брокар, ставший в России Генрихом, познакомился с некой Шарлоттой Равэ, родившейся в Бельгии, но привезенной отцом в Россию за хорошим образованием (да, тогда сие не было парадоксом). Шарлотта обучалась в лучшем московском пансионе, и Анри воспринял это как жест судьбы. В одном с нею классе обучались девицы из лучших аристократических семей. Начинать в России парфюмерное дело было намного проще, если жена знала запросы потенциальных покупательниц парфюма. Что ж, только дурак упустил бы такое счастье. Брокар дураком не был.
ФИАЛКИ ОТ КЛЕОПАТРЫ
Анри Брокар
Папа невесты сразу поставил вопрос ребром: «Мсье, пардон, но как вы собираетесь кормить мою дорогую Шарлотту? Учтите, я говорю «дорогую» в прямом смысле. Если бы вы знали, какой у нее аппетит!». Брокар полагал, что знает, как, решая уравнение на аппетит, минус сделать плюсом. По приезде в Россию он организовал свою лабораторию парфюмов. Правда, под помещение лаборатории удалось снять только конюшню, но особого упущения здесь не было — российский парфюм примерно так и пах.
Вокруг бельгийского симпомпончика крутился некий тенор. Брокар понял: если он не избавится от тенора, не видать ему Шарлотты. Поколдовав у себя в лаборатории, он сотворил искусственный аромат фиалок. Ну, не сам придумал, просто вспомнил, что еще коварная Клеопатра отваживала надоевших ухажеров именно запахом фиалок. Эта египетская профура откуда-то знала, что аромат фиалок пагубно влияет на голосовые связки.
А тут в доме Равэ организовалось мероприятие: то ли презентация жениха, то ли демонстрация его офигенного таланта. Когда в дверях гостиной нарисовался Генрих Брокар с корзиной искусственных фиалок в руках, у многих мелькнула мысль: «Все, конкурент сдался!». И действительно, конкурент выглядел несколько растерянным, долго искал, куда поставить свой букет, и уж окончательно потеряв здравый смысл, поставил подношение на рояль. Но ожидаемая виктория тенора обернулась неожиданной конфузией. Надежда и любовь семьи Равэ пустила петуха. И какого! А вслед за «петухом» и сама вылетела из дома эстета Равэ, не переносившего фальши.
Но получить шанс создать семью — это еще полдела, семью действительно надо как-то кормить. Кого-то кормят руки, а кого-то и нос. Недаром Брокара потом часто называли «Душистый Анри» за его особый талант изобретать запахи. Генрих не стал тянуть и отправился в Париж в известную фирму «Рут Бертран». Там принюхались, переглянулись и раскошелились, выложив на стол тугую пачку денег за придуманную Брокаром технологию производства концентрированных духов. По возвращении жених Шарлотты эту пачку выложил перед папой Равэ. И тот, наконец, сказал себе: «Да уж, этот Генрих петухов пускать не будет, а всегда будет иметь жирного петушка на обед!». Эх, дело давнее, а то можно было бы уточнить: а точно ли Равэ бельгийская фамилия, не имеют ли папина философия и фамилия одесских корней? Короче, за шадхенами, т.е. за сватами, дело не стало.
ПАРФЮМ НА СЕМЕЙНОМ ПОДРЯДЕ
Молодые супруги рано или поздно делят обязанности: кто зарабатывает деньги, а кто варит обед. Молодое семейство Брокар было не совсем типичным — оба супруга варили, правда, не обед, а мыло, в надежде заработать деньги благодаря подаренному дедушкой рецепту. Варили в двух огромных кастрюлях все в той же заброшенной конюшне некоего Фаворского. Конюшня благоухала, как оранжерея в цвету, но бизнес не процветал. Выручка в рекордный месяц достигла 3 рублей.
Как-то вечерком к ним в дом заглянула подруга Шарлотты Долли Красницкая, аристократка от шиньона до туфелек.
— Мон шерочка, — сказала она своей приятельнице, — можно простить неосведомленность Генриха, но ты-то должна знать, что будь ваше мыло хоть самым распрекрасным в мире, ни одна напыщенная аристократка к нему не притронется. Такова горькая правда, и лучше разочароваться, чем разориться. Бросайте свое мыловарение.
— Спасибо, Долли, ты даже не представляешь, как помогла, дав хороший совет.
— Чем же теперь вы будете заниматься?
— Как чем? Конечно, мылом. Только теперь пусть аристократы побегают за нами.
Долли ничего не поняла. Ничего не понял и Генрих. Но чувствовал, что его Шарлотта что-то задумала. Она просто кипела:
— Сколько тех аристократов в Москве?! С десяток тысяч. Анри, ты хочешь сказать, что мечтаешь заработать десять тысяч рублей? Лично меня такая цифра не устраивает. Думать надо о миллионах.
— Но для этого нужны миллионы покупателей!
— Так их же целая Москва. Они даже живут в нашем доме. Ты видел, чем моется наш дворник? Щелоком, который получает из золы. Много возни, но зато он считает, что это рентабельно.
— Но дворник никогда не купит кусок мыла за рубль.
— Конечно, не купит. А за копейку купит. Для своего внука купит. Вот мы и начнем с детского мыла ценой в одну копейку.
МАРКЕТОЛОГ ДУШИСТОГО БРЕНДА
Сейчас бы сказали, что Шарлотта придумала маркетинговый ход. Брокары стали делать мыло для детей, причем, в виде разноцветных кубиков. Хочешь — мойся, а хочешь — играй. Но на каждом кубике была еще вытеснена одна из букв русского алфавита. Родителям нравилось, что дети заодно и просвещаются. Сегодня это назвали бы «три в одном». А соберешь весь алфавит, получишь еще и приз. Да уж, неплохую завлекаловку придумала Шарлотта Брокар. Вскоре в простых семьях стали по кубику собирать алфавит, а Брокары стали по копейке собирать свое состояние. Но главное не в этом: народ распробовал и понял, что пахнущее цветами мыло лучше пахнущей дымоходом золы.
Брокары начинали с 3 рублей, потом годовой оборот достиг 12 тысяч, а в 1890 году слегка не дотянули до 2,5 миллиона рублей. Настало время разобраться с задравшими нос аристократами. Но научить их чему-либо, видимо, было нереально, а вот проучить очень хотелось. Помог случай.
Император Александр II очень любил детей и делал все, чтобы число их росло, причем, его стараниями. Успехи были налицо. И вот в Москву прибывает герцогиня Эдинбургская Мария, очередное «старание», т.е. дочь Александра. Начинается беготня, суета, хлопоты, одним словом, «императорский прием в Кремле». Не без труда на прием проникает Генрих Брокар и эдак невзначай преподносит гостье корзину цветов. Что за чудо! Розы, нарциссы, ландыши — нежные лепестки, стройные стебельки, божественные цвета. А уж аромат — фантастика! Герцогиня склоняется понюхать — и вдруг шок. Это же все восковое! Манифик! Назавтра вся Москва о том говорит, а послезавтра Торговый дом «Брокар и Ко» становится поставщиком двора герцогини Эдинбургской, да уж заодно и русского императорского двора, а еще, в комплекте, почему-то и испанского.
К тому времени Брокар уже выпускал не только мыло, но и с десяток других пикантных вещичек: цветочную воду, духи, пудру, помаду и т.д. Уже завоевал на европейских выставках ряд высших наград за свои парфюмерные открытия и ароматные соблазны. Соотечественники Брокара, французы-парфюмеры, уже видели в нем столь серьезного конкурента, что всячески старались понизить его рейтинг, препятствовали продаже его продукции в лучших магазинах. Даже в России, где Брокар должен был бы считаться чуть ли не королем душистого царства, аристократы, заслышав его имя, кривились, и предпочитали французские парфюмы. И при этом производимое Брокаром явно было на голову выше качеством. Но как это доказать?
И снова Шарлотта показала свою деловую хватку. На российском парфюмерном рынке непререкаемый авторитет был у французской фирмы «Любрен». Вот и прекрасно! Брокары закупили большую партию духов «Любрен». В присутствии авторитетных свидетелей закупленные флаконы были вскрыты, содержимое пере-лито в фирменные бутылки Брокара, а его духи залили в освободившуюся тару француза. Подмену в магазинах поставили рядом. Московские снобы покупали «француза» (а по сути Брокара), восхищаясь: «Какая прелесть! Какой изыск!». А флаконы псевдо-Брокара, едва поднеся к носу, кривились, дескать, нам еще далеко до настоящих искусников.
Через некоторое время в газетах было рассказано о мистификации. Причем, Брокар предложил каждому, кто принесет назад в магазин флаконы с подменой, вернуть деньги. Ни один флакон не был возвращен: то ли московский бомонд не захотел признаваться, что разбирается в настоящих духах, как свинья в апельсинах, то ли, принюхавшись, убедился, что не так уж Брокар и плох.
ФОНТАНИРУЮЩИЙ ПИАР
Брокар с женой не могли жить спокойно, все время что-то изобретали. Как-то они вдруг использовали изящный рекламный ход: объявили, что при открытии их очередного магазина в продажу поступят наборы из десяти предметов (духи, мыло, пудра и т.д.), короче, «весь Брокар» во флаконах и упаковках уменьшенных размеров по цене один рубль за комплект. Любовь к халяве русского человека сработала на все сто. Акция настолько перепугала полицию, что та с утра вынуждена была закрыть магазин Брокара, потому что уже с ночи тысячные толпы осаждали эту парфюмерную Бастилию. Лишь две тысячи счастливцев унесли заветные коробки.
Росло число почитателей, а с ними и доходы фирмы. Брокар стал вкладывать деньги в искусство. В Торговых рядах на Красной площади, т.е. в нынешнем ГУМе, он открыл не магазин, а галерею с прекрасной живописью и скульптурой. А в центре ГУМа забил фонтан, да не простой, а снова в стиле Брокара. Из фонтана вместо воды бил одеколон «Персидская сирень», получивший на Парижской всемирной выставке золотую медаль. Ясное дело, что к фонтану шли и шли паломники, как к святому источнику. Многие опускали в фонтан пиджаки и потом неделями благоухали, потому что запахи Брокара, уж если приставали к человеку, то потом сопровождали всю жизнь.
Генрих Брокар, став русским предпринимателем, до конца дней оставался французом. Когда он почувствовал, что его часы вот-вот должны остановиться, он сообщил родным, что едет на лечение во французские Канны. Там он и умер.
А дело его жило еще долго. Уважаемый всеми, даже бескомпромиссной революционной властью (или, скорее, женами новых властителей), и после 1917 года Брокар не исчез, а просто был слегка замаскирован. Производство, которое француз оставил в наследство русским, не стали трогать. Просто на духах уже писали не «Брокар», а «Красная Москва». Может быть, кто-то сгоряча даже подумал, что «красная», значит, революционная. Но, открыв флакон и понюхав, сразу понимал, как был неправ — «красная» означало прекрасная.
